Дочь Империи - Страница 14

Накойя принесла горячую чоку в тонкой фарфоровой чашке. Мара сидела перед низким каменным столиком и потихоньку отхлебывала горький напиток, вздрагивая при каждом глотке: глотать было больно. Нападение в роще в такой степени застало ее врасплох, что она не успела почти ничего почувствовать, кроме короткой Вспышки панического страха. Теперь же она с изумлением обнаружила, что измотана чуть ли не до полного бесчувствия. Косые лучи послеполуденного солнца, как и в пору ее детства, заливали ярким светом бумажные экраны над окнами. Издалека, с лугов, где паслись нидры, доносились звуки пастушеских свистулек, а вблизи слышался голос Джайкена, который распекал домашнего раба за неповоротливость. Мара закрыла глаза; казалось, еще немного — и она услышит скрип гусиного пера, которым пользовался отец, когда составлял черновики распоряжений, отсылаемых его подчиненным в дальние поместья; но предательство Минванаби навсегда покончило с этими воспоминаниями.

Все, кроме Накопи, удалились, и Мара помимо своей воли признала, что присутствие няни странным образом успокаивает ее. Старая служанка примостилась по другую сторону столика. Двигалась она медленно; в чертах лица явственно читались усталость и озабоченность. Тонкие украшения из морских ракушек, приколотые к уложенным вокруг головы косам, были закреплены не совсем на месте: поднять руки и воткнуть шпильку точно туда, куда нужно, с годами становилось все труднее. Будучи всего лишь служанкой, Накойя прекрасно разбиралась в тонкостях и премудростях Игры Совета. Много лет она была правой рукой супруги властителя Седзу, а после того как та умерла от родов, воспитывала их дочь. Она заменила Маре мать. Отчетливо сознавая, что старая няня ждет от нее каких-то высказываний, девушка признала:

— Я сделала много серьезных ошибок, Накойя.

Няня коротко кивнула:

— Да, дитя мое. Если бы у тебя было время приготовиться, садовник осмотрел бы рощу перед самым твоим приходом. Он мог бы обнаружить убийцу или сам был бы убит, но его исчезновение насторожило бы Кейока, который приказал бы воинам окружить рощу. Убийце пришлось бы либо покинуть свое укрытие, либо умереть от голода. Если бы убийца из Камои улизнул от садовника и затаился снаружи, твои солдаты сумели бы его найти. — Руки няни, лежавшие у нее на коленях, напряглись; тон стал суровым и жестким. — А в действительности твой враг надеялся, что ты наделаешь ошибок… как оно и вышло.

Мара мысленно согласилась, что упрек был справедлив. Провожая взглядом струйку пара, поднимающуюся из чашки чоки, она отозвалась:

— Но тот, кто послал убийцу, тоже ошибся.

— Верно, — подтвердила Накойя. — Он замыслил тройное бесчестье для Акомы, потому и пожелал убить тебя в священной роще твоей семьи, да еще и не по-честному, мечом, а задушить удавкой, чтобы ты умерла позорной смертью, словно какой-нибудь преступник или раб!

Мара перебила ее:

— А то, что я женщина…

— Ты властвующая госпожа, — отрезала Накойя. Ее лакированные браслеты звякнули, когда она древним жестом возмущения стукнула себя кулаком по колену. — С того момента как ты приняла на себя власть в этом доме, дитя, ты сравнялась с мужчиной — во всех правах и привилегиях главы семьи. Ты держишь в руках все могущество, которым обладал твой отец как властитель Акомы. И по этой причине твоя смерть от петли душителя считалась бы столь же позорной для всего вашего рода, как если бы подобной смертью умер твой отец или брат.

Мара прикусила губу, а потом, кивнув, отхлебнула еще глоток чоки.

— А третий позор?

— Этот пес из Камой наверняка намеревался украсть натами Акомы, чтобы даже имя ваше перестало существовать. Лишенные клана, утратившие честь, твои солдаты поневоле стали бы серыми воинами, изгоями, живущими в диких местностях, в пустынях. Все твои слуги кончили бы свою жизнь как чьи-нибудь рабы. — Помолчав, она с горечью добавила:

— Наш почтенный властитель Минванаби весьма самонадеян.

Мара аккуратно поставила чашку на середину столика.

— Так, по-твоему, это дело рук Джингу?

— Этот человек опьянен властью. По влиянию в Высшем Совете он сейчас уступает только Имперскому Стратегу. Случись так, что судьба уберет Альмеко с его Бело-золотого трона, это место наверняка займет кто-нибудь из Минванаби. У твоего отца, помимо Минванаби, был еще только один враг, который хотел бы погубить ваш род, — это властитель Анасати. Но он слишком умен, для того чтобы устраивать столь постыдное покушение, да еще так скверно исполненное. Если бы он надумал подослать сюда убийцу из Камой, его требования были бы весьма простыми: твоя смерть любой ценой. Тут следовало бы ожидать скорее либо отравленной стрелы, пущенной из укрытия, либо быстрого удара мечом между ребрами, после чего исполнителю оставалось бы только поскорее унести ноги и доложить, что поручение выполнено в точности и ты наверняка мертва.

Накойя решительно тряхнула головой, словно беседа позволила ей лишний раз убедиться в собственной правоте:

— Нет, господин Минванаби, возможно, и впрямь самый могущественный властитель в Совете, но он похож на разъяренного харулта: тот в лесу крушит деревья, лишь бы газена растоптать. — Она подняла растопыренные пальцы, чтобы обозначить размеры робкого зверька, названного ею. — Джингу унаследовал свое положение в государстве от могучего отца, и у него есть сильные союзники. Господин Минванаби хитер и коварен, да не умен. А господин Анасати и хитер, и умен; вот его-то и надо опасаться. — Накойя провела рукой в воздухе извилистую линию. — Он скользит и подкрадывается, как релли в болоте, беззвучно и незаметно, а потом разит без предупреждения. А сегодняшнее покушение выглядело так, будто господин Минванаби самолично вручил убийце приказ с фамильной печатью в уголке и с подробными распоряжениями насчет того, как именно следует с тобой разделаться. — Накойя призадумалась. — Раз ему известно, что ты уже здесь, значит, его шпионы не зря свой хлеб едят. Мы-то надеялись, что еще несколько дней он останется в неведении. Если он так быстро подослал убийцу из Камои… выходит, он знал, что ты не успела принести обеты Лашиме, и знал с того самого момента, когда Кейок вывел тебя из храма. — Она покачала головой, словно упрекая себя. — Мы должны были это предусмотреть.