Дочь Империи - Страница 148

148

***

Барули из Кеотары вышел к завтраку в самом гнусном настроении. Его красивое лицо опухло, а глаза покраснели, словно во сне его преследовали кошмары. И все-таки можно было сказать почти наверняка: гостя угнетало не известие об убийце, проникшем вместе с его свитой во владения Акомы, а бедственное и унизительное положение, в которое он угодил из-за собственной расточительности.

Мара не забыла, как во время вчерашнего ужина Барули совершенно потерял самообладание, и теперь ей было ясно: не настолько он искушен в лицемерии, чтобы делать вид, будто не было никакого покушения на ее жизнь.

— Друг мой, у тебя удрученный вид! Твои покои оказались недостаточно удобными? Ты плохо спал?

Барули постарался сделать свою улыбку как можно более лучезарной:

— О нет, госпожа. Отведенные мне комнаты выше всяких похвал, но… — Помрачнев, он вздохнул. — Просто у меня тяжело на душе. А насчет того дела, о котором я упоминал вчера… смею ли я рассчитывать на твое терпение и снисходительность?.. Если бы тебя не затруднило…

От былой сердечности Мары не осталось и следа:

— Все не так просто, как ты думаешь, Барули.

В воздухе витал умиротворяющий аромат свежеиспеченного тайзового хлеба. На столе остывали аппетитные яства, но Барули чувствовал, что ему кусок в горло не полезет. Он оцепенело уставился на хозяйку. Щеки его побагровели, что было уж совсем не по-цурански.

— Госпожа, — начал он, — боюсь, тебе неведомо, на какие бедствия ты меня обречешь, если ответишь отказом на мою смиренную просьбу.

Мара молча подала знак кому-то, ожидавшему за перегородкой слева от нее. В ответ скрипнули доспехи, и на виду показался Кейок, несущий окровавленную голову убийцы. Без лишних церемоний он положил ужасный трофей на плоскую тарелку перед юным отпрыском Кеотары.

— Ты знаешь этого человека, Барули, — не вопрошая, а утверждая, произнесла Мара.

Никогда прежде он не слыхал, чтобы властительница Акомы разговаривала подобным тоном. Именно ее голос, а не вид отрубленной головы, потряс Барули до глубины души. Он побледнел:

— Это был мой носильщик, госпожа. Что произошло?

На него упала тень офицера, и солнечная комната вдруг показалась ему холодной.

— Нет, Барули, не носильщик. Это убийца. — Слова Мары падали как камни, сорвавшиеся с кручи.

Юноша моргнул, бессмысленным взглядом уставившись в пространство. Затем пришло понимание. Он сгорбился, опустив голову. Прядь черных волос свесилась ему на глаза.

— Господин моего отца… — с трудом выдавил он из себя, назвав таким образом Джингу из Минванаби.

Мара даровала ему минутную передышку, предложив Кейоку сесть рядом с ней. Когда Барули собрался с силами настолько, чтобы встретиться с ней взглядом, она кивнула:

— Несомненно, этот человек был агентом Минванаби. Точно так же, как ты был агентом своего отца.

Барули хватило ума понять, что возражать бессмысленно. Растерянно-затравленное выражение исчезло с его лица.

— Я прошу о смерти, подобающей воину, Мара, — заявил он.

Мара уперлась в покрытый скатертью стол стиснутыми кулаками.

— Смерти, подобающей воину, Барули? — гневно и насмешливо переспросила она. — Воинами были мой отец и брат. Кейок — тоже воин. Я сама смотрела в лицо смерти, так что даже у меня больше оснований называть себя воином, чем у тебя.

Ощутив нечто такое, чего он никогда прежде не замечал в женщинах, юноша без привычного изящества вскочил на ноги, так что чашки на столе зазвенели.

— Я не дамся вам в руки, госпожа, и не позволю повесить себя как преступника!..

С этими словами Барули выхватил кинжал из складок туники.

Меч Кейока уже был наготове для защиты властительницы, но, когда Барули повернул кинжал острием к собственной груди, военачальник понял: сын Кеотары не помышлял о нападении.

Мара резко выпрямилась; ее приказ прозвучал как удар бича:

— Убери кинжал, Барули. — Видя, что юноша колеблется, она снизошла до объяснений:

— Никто не собирается тебя вешать. Ты глупец, но не убийца. Тебя отправят домой, чтобы ты объяснил отцу, как это вышло, что его собственный дом оказался под угрозой из-за союза с Джингу.

Посрамленный красавец молча отступил; ему нечего было возразить. Смысл слов Мары не сразу дошел до его сознания, но вывод был неоспорим: его использовали, безжалостно надругавшись над самыми сокровенными чувствами. Убийственно серьезный и, как видно, мгновенно излечившийся от нежной страсти, Барули низко поклонился.

— Воздаю тебе должное, госпожа. Ты заставила меня предать отца.

Если дать волю порывистой натуре Барули, то, скорее всего, он предпочтет восстановить свою попранную честь и бросится на собственный меч, как только покинет пределы Акомы. Мара понимала это и старалась поскорее придумать, как избежать такого исхода: его самоубийство лишь побудило бы Кеотару к еще более решительной поддержке мстительных планов Джингу Минванаби. Нет, смерть этого мальчика не входила в планы Мары.

— Барули…

— Да, госпожа? — Его удерживала на месте не столько надежда, сколько парализующее сознание катастрофы.

Мара жестом велела Барули сесть, он неловко повиновался. Запах еды вызывал у него легкую тошноту, а стыд тяжелым грузом давил на плечи.

Мара не могла подсластить горький вкус поражения; но смерть Бантокапи научила ее не злорадствовать, одержав победу.

— Барули, я не жалею о том, что сделано, — мягко сказала она. — Я лишь защищала то, что обязана защищать. Но у меня нет никакого желания причинять тебе лишние неприятности. Да, твой отец служит моему злейшему врагу, но это не более чем прихоть судьбы — твоей и моей. Давай не будем ссориться. Я верну тебе большую часть твоих великолепных даров в обмен на два обещания.

148