Дочь Империи - Страница 84

— Кедо, пришли сюда двоих рабов из кухни; пусть утащат это в сарай к мяснику. Скажи чучельнику, что ему ведено подготовить голову. Когда он с этим справится, пусть доставит ее в кабинет моего супруга и установит туда, где укажет господин.

Служанке — одной из оставшихся с ней — Мара сказала:

— Джуна, сейчас же пойди в кабинет, аккуратно сложи знамя, которое висит над письменным столом, и принеси его мне. Я позабочусь, чтобы оно хранилось должным образом.

С дробным стуком сандалий умчался посыльный, и служанка поспешила следом. Мара откинула за ухо мешающую прядь волос и вернулась к своим документам. Пусть Бантокапи развлекается со служанками, пусть охотится и разыгрывает из себя воина: его увлечения занимают все время новоявленного властителя, а это и к лучшему. При полном отсутствии у Бантокапи интереса к хозяйственным делам Мара, поневоле прикованная к дому, получала возможность изучать коммерческие документы, ежедневно поступавшие в поместье. В тех пределах, которые установил Бантокапи, Мара продолжала управлять делами Акомы. И училась. День за днем она все больше узнавала о том, что воистину приводит род к величию.

Забывшись, она подумала вслух:

— Интересно, есть ли у нас новые карты?

— Госпожа?.. — отозвалась третья служанка.

Мара только уставилась немигающим взглядом на некую неразличимую точку между пергаментами и мордой сарката. В следующий раз, когда ее повелитель отправится на охоту или в Сулан-Ку — для посещения игорных домов или женщин из Круга Зыбкой Жизни, — она поищет в отцовских кабинетах карты. Однако она тут же опомнилась, напомнив себе, что кабинеты больше не принадлежат ее отцу, а отданы во владение супругу, который был для нее врагом.

***

Вино расплескалось, раздражающе-красными пятнами расплывшись по скатерти, когда отшвырнутая рукой Бантокапи фляга ударилась о столешницу и загремела среди прочей посуды. Он даже моргнул, словно получил удовольствие от такого свидетельства собственной недюжинной силы; однако его гнев не пошел на убыль:

— Женщина, перестань меня допекать!

От зычного голоса затрепетали огоньки масляных ламп. Мара спокойно сидела перед супругом, который всего лишь несколько секунд назад самозабвенно, хотя и фальшиво, подпевал двум заезжим менестрелям.

— Ты что, не видишь — я наслаждаюсь их искусством! Ты же сама вечно ко мне пристаешь — то чтобы я стихи почитал, то чтобы музыку послушал. Как же я могу ее слушать, если меня всякий раз будут отвлекать?

Мара спрятала усмешку. Причина столь неожиданной тяги ее супруга к музыкальному искусству была очевидна: дуэт состоял из пожилого менестреля и его привлекательной дочки, чьи объемистые формы, чисто символически прикрытые коротким облегающим платьем с глубоким вырезом, безусловно, должны были скрашивать впечатление от сомнительных достоинств ее пения. Однако дело прежде всего, и Мара решительно подняла свиток, который она поспешно убрала с пути расползающихся струек пролитого вина.

— Господин мой, эти решения не могут ждать…

— Они подождут, если я скажу, чтобы они подождали! — взревел Бантокапи так грозно, что служанка, явившаяся с тазиком и тряпками, дабы навести порядок на столе, засуетилась и поспешила как молено скорее закончить свою миссию. — А сейчас молчи, жена!

Мара послушно уселась рядом с ним. Повинуясь знаку, который подал Бантокапи, музыканты снова заиграли и запели, тогда как сам он, с побагровевшим лицом, усердно, но безуспешно пытался сосредоточиться на их песенке. Однако в присутствии Мары — неподвижной, безмолвной и покорной — это ему никак не удавалось, отчего он лишь еще больше раздражался. Не вытерпев и минуты, он недовольно буркнул:

— Ох, ну что там у тебя?

Музыканты сбились с ритма и неуверенно начали последний куплет. Не сказав ни слова, Мара протянула мужу свиток, и, когда при этом движении накидка на ней слегка распахнулась, он увидел, что у нее при себе имеется еще шесть таких же документов. Он бегло просмотрел первый и не скрыл возмущения:

— Это хозяйственные расходы и счета. К чему было меня беспокоить?

Он уставился на жену, не замечая, сколь неловко чувствуют себя музыканты: они не осмеливались без его разрешения сделать паузу, но и играть в такой обстановке было опасно.

— Это твое поместье, супруг мои, — бесцветным тоном пояснила Мара. — Никто не смеет истратить хотя бы цинтию из казны Акомы без твоего разрешения. Некоторые торговцы из Сулан-Ку прислали вежливые, но настоятельные просьбы об оплате.

Раздраженно почесав у себя в паху, Бантокапи сердито уставился на таблички:

— Жена! — рявкнул он. — У нас есть деньги, чтобы это оплатить?

Он оглянулся по сторонам, с неудовольствием обнаружив, что орет без всякой надобности: в кабинете стояла мертвая тишина, поскольку музыканты с грехом пополам довели свою песню до конца.

— Конечно, муж мой.

Сбавив тон, он распорядился:

— Тогда заплати что положено. — Тут он снова помрачнел. — Но ты-то с какой стати должна заниматься подобным вздором? Где Джайкен?

— Ты ему запретил обращаться к тебе с этими расчетами, супруг мой. Он исполняет твой приказ, но не допускать его к себе… от этого дело не сдвинется.

Досада Бантокапи снова быстро обратилась в гнев:

— И поэтому теперь моя жена попрекает меня, как последнего из писцов! Так что же, как только кому-нибудь потребуется мое разрешение, я должен буду все бросать и разбираться во всякой чепухе? Так ты считаешь?

— Это твое поместье, — повторила Мара.

Внутренне собравшись, она ждала: вот сейчас он предложит, чтобы всю эту «чепуху» — то есть управление хозяйством поместья — она взяла на себя и перестала докучать ему по пустякам.