Дочь Империи - Страница 97

Она с отвращением уставилась на свое вышивание: в отсутствие Бантокапи незачем было притворяться усердной рукодельницей, и этому можно было только порадоваться. Требовалось время, чтобы обдумать будущее и выстроить планы дальнейших действий. Подозрительность Бантокапи в какой-то мере даже облегчала ее задачу. Хотя и не сразу, но все же осознав, что в коммерции Мара смыслит больше, чем он сам, Бантокапи сосредоточился на одной задаче: не допустить, чтобы его жена главенствовала в доме. Ему даже в голову не приходило, что до замужества она столь же искусно управлялась и с гарнизоном. В результате он и не задумывался о причинах некоторых странностей; он даже никого не спрашивал, например, почему Папевайо носит черную повязку осужденного. Хотя новый властитель интересовался военным ремеслом, он не считал нужным близко знакомиться со своими людьми. Их происхождение было ему безразлично, иначе он узнал бы, что большинство солдат, носящих зеленые доспехи Акомы, совсем недавно были серыми воинами. У него просто не хватило бы воображения, чтобы додуматься до такого извращения традиции. Поймав себя на этой мысли, Мара встревожилась. Даже в мыслях нельзя забывать об осторожности. Слишком часто она убеждалась: он проницателен и знает, чего хочет.

Однако тонким искусством лицемерия он не владел. Прислушиваясь к его громкому смеху, доносившемуся с площади перед казармами, пока он отбирал воинов для своего эскорта, Мара пыталась понять, зачем ему понадобилась такая нелепая отговорка, если ему взбрело в голову провести пару ночей в городе. Что могло погнать его этим знойным полднем в Сулан-Ку? Скука? Желание поплескаться в бане в веселой солдатской компании и послушать соленые байки, или поразмяться в борцовских состязаниях на арене, или попытать счастья в игре… или поразвлечься с женщиной из Круга Зыбкой Жизни?

…Бантокапи пожелал вернуться в постель жены вскоре после того, как она родила. Но теперь, когда Акома получила наследника, у Мары не было причин изображать покладистую жену. Грубые, неловкие объятия Бантокапи внушали ей отвращение, в она просто неподвижно лежала, не откликаясь на зов его вожделения. В первую ночь он, казалось, вообще не заметил ее безразличия, но во вторую ночь — рассердился. В третью ночь ей пришлось выдержать его язвительные упреки за бесчувственность, а в четвертую он ее побил, после чего переспал с одной из ее служанок. С тех пор она вообще перестала отвечать на его супружеские притязания, и в конце концов он отступился — видимо, потеряв к ней интерес.

Но теперь Бантокапи отправлялся в город вот уже в третий раз за десять дней, и Мара была заинтригована: с чего бы это? Она позвала Мису и велела ей отодвинуть перегородку; как только носилки мужа в сопровождении небольшого воинского эскорта бодро двинулись по дороге, направляясь к Имперскому тракту, она отправила посыльного за Накойей.

Старая женщина явилась не сразу, но ее поклон был исполнен почтительности:

— Чем могу услужить, госпожа?

— Что заставляет нашего властителя Банто спешить в город по такой жаре? — спросила Мара напрямик. — Какие об этом ходят сплетни среди слуг?

Накойя бросила выразительный взгляд в сторону Мисы, которая ожидала приказаний хозяйки, сидя у входной перегородки. Для Мары это послужило предупреждением: няня предпочитает дать ответ в отсутствие прислуги. Поэтому Мисе было велено подавать полуденную трапезу, и как только она вышла, Накойя вздохнула:

— Все, как ты предполагала. Твой супруг снял в городе особняк, чтобы встречаться там с женщиной.

Мара откинулась на подушки:

— Прекрасно. Мы должны делать все, чтобы он проводил в городе как можно больше времени.

Накойя так и загорелась любопытством:

— Дочь моего сердца, я знаю, утраченного не вернешь… но кроме меня, ты не знала другой матери. Не откроешь ли мне, что ты замышляешь?

Искушение поделиться с верной наперсницей было велико. Но план восстановления собственной власти в доме граничил с изменой нынешнему властителю. Хотя Накойя уже и сама разгадала намерение Мары погубить Бантокапи, план был слишком рискованным, чтобы доверять его кому бы то ни было.

— Это все, матушка, — твердо заявила Мара.

После недолгого колебания няня кивнула, поклонилась и покинула детскую. Мара невидящим взглядом уставилась на младенца, который зашевелился в колыбели, но ее мысли были далеко. То, что ее повелитель завел себе в городе женщину, могло открыть перед Марой именно такие возможности, которые были ей необходимы. Понадеявшись на милость богов, Мара начала прикидывать, как можно использовать эти новые возможности, но тут Айяки громко заплакал, и его мать сбилась с мысли. Она подняла младенца, поднесла к груди и вздрогнула, когда он крепко прикусил ее сосок.

— О-о! — удивилась она. — Ты пошел в отца, тут и сомнений нет.

Малыш начал сосать и успокоился; Миса принесла на подносе еду, и Мара нехотя поела, снова углубившись в обдумывание плана, куда более рискованного, чем могла подумать старая советница. Ставки были высокими. Одно неверное суждение — и она лишится всякой возможности вернуть себе титул властительницы Акомы; более того, если она потерпит неудачу, честь ее предков уступит место позору без малейшей надежды на искупление.

***

Мара налила в чашку чоку и снова безмятежно расположилась у стола, тогда как Джайхан, сын властителя Детсу из Камайоты, с трудом скрывал нетерпение. Даже при его придирчивом характере он не мог обнаружить ни малейшего изъяна в поведении гостеприимной молодой хозяйки. Она усадила его как можно удобнее на самых роскошных подушках, приказала принести угощение и немедленно послала к мужу скорохода с сообщением, что их неожиданно посетил старый друг, который ожидает возможности приветствовать властителя.